По ту сторону природы и культуры.

  «Можно ли мыслить мир, не отличая культуру от природы? До сих пор антропология в определении своего объекта исходит из представлений о культурном разнообразии, погруженном в природную универсальность, хотя сама эта оппозиция отсутствует во многих культурах, подлежащих антропологическому описанию. Филипп Дескола формулирует новый подход к классификации сходств и различий между человеком и его окружающей средой. Данное исследование предлагает радикальный пересмотр как основ гуманитарного знания, так и сфер его приложения».

«По ту сторону природы и культуры», Филипп Дескола

Купить книгу

  «Издание итоговой книги ведущего французского антрополога Филиппа Дескола несколько странно смотрится в серии «Интеллектуальная история»: Дескола говорит вовсе не о парадоксах компетентных решений в историческое время, а о том, как в доисторическое время компетентное, основательное, созидательное решение было отделено от некомпетентного. Дескола отказывается от прежних пар, описывавших отличие первобытного общества от исторического: от противопоставления мифа – рациональности, погруженности в мир – критическому к нему отношению. По наблюдениям Дескола, первобытному сознанию приходится решать не менее сложные критические задачи, чем сознанию современного человека». Александр Марков

Джеймс Джордж Фрэзер

  «Этот фундаментальный труд широко известного английского этнографа и религиоведа переведен на множество языков и до сих пор представляет огромную ценность для всех занимающихся историей религии и фольклористикой. Автор рассматривает различные обряды, системы запретов-табу, тотемизм, аграрные, огненные культы и доказывает магическое происхождение царской власти, а также прослеживает взаимосвязь современных религий и первобытных верований».

«Золотая ветвь»

Купить книгу

  «Смерть Джеймса Джорджа Фрэзера 7 мая 1941 года символизирует конец эпохи. Фрэзер был последним представителем британской классической антропологии. Лучше, чем кто либо из наших современников, он представлял это течение в гуманитарной науке, черпавшее вдохновение в сравнительном изучении человека ради постижения греческой и латинской культур и культуры Древнего Востока. Возможно, его имя станет последним в ряду великих филологов-классиков Анатоль Франс сравнивал его с Монтескье - сравнение не лишенное верности масштаба, хотя, может быть, и не вполне точное. В том же духе мы могли бы косвенно сопоставить Фрезэра с Джонатаном Свифтом или с Фрэнсисом Бэконом, или даже с Томасом Мором. Но по прямой линии он, безусловно, был наследником таких фигур, как Тайлор, лорд Эйвбери, Гердер и Лессинг, Винкельман и Ренан». "Сэр Джеймс Джордж Фрэзер: очерк жизни и творчества"

О Маятнике.

«Маятник Фуко», Умберто Эко

Купить книгу

  «Кажется, уже ничего не спасёт наш мир. А нужно ли это? Великая ошибка нашего времени состоит в том, что другого такого романа, как «Маятник Фуко», нет и не может быть — потому что это оригинальный роман, но мир он не изменит, как не изменили мир в своё время великие труды Иммануила Канта. И будем мы свидетелями Плана разрушения, Плана горести, Плана разврата, но, к сожалению, не Плана добра». Сергей Никифоров

  «Но подлинных приверженцев Традиции подобный поворот не удивил бы. Известно, что желая создать нечто - гомункулуса, Голема, План - маг сначала должен в деталях представить себе желаемое. И если его сила велика, то измысленна им сущность сможет явиться в мир. Это трудная задача, и те несколько лет, которые потратили на ее решение герои книги - в общем-то малый срок: некоторым не хватает всей жизни». Сергей Кузнецов

О Саше.

  «я остался после уроков делать уроки на завтра нет нас оставили после уроков делать уроки на завтра по математике плохо учимся маме сказали особенно по математике очень трудно устаешь очень болезненно нехорошо какие-то задачи почему-то слишком много задают уроков надо чертить и думать слишком заставляют Савл Петрович зачем-то мучают примерами говорят будто кто-то из нас когда закончит школу пойдет в институт и станет кто-то из нас некоторые из нас часть из нас кое-кто из нас инженерами а мы не верим ничего подобного не случится ибо Савл Петрович вы же сами догадываетесь вы и другие учителя мы никогда не станем никакими инженерами потому что мы все ужасные дураки разве не так разве эта школа не специальная то есть не специально для нас зачем вы обманываете нас с этими самыми инженерами кому это все нужно но дорогой Савл Петрович даже если бы мы и стали вдруг инженерами то не надо нет не следует не согласен я заявил бы в комиссию не желаю быть инженером я стану продавать на улице цветы и открытки и петушков на палочке или научусь тачать сапоги выпиливать лобзиком по фанере но не соглашусь работать инженером пока у нас не образуется самая главная самая большая комиссия которая разберется со временем не так ли Савл Петрович у нас непорядок со временем и есть ли смысл заниматься каким-то серьезным делом например чертить чертежи черными чернилами когда со временем не очень хорошо то есть совсем неважно очень странно и глупо вы же знаете сами вы и другие учителя». Саша Соколов, «Школа для дураков»

  «Насколько загадочней получается язык, когда убирается артикль! Ты говоришь не об одном предмете, а о целом их ряде. Я говорил и с австрийскими, и с немецкими филологами о русском языке. Они такие аккуратисты, их раздражает и коробит в русском неопределённость, размытость описаний, диалогов. А мне это очень легло на душу. У народа, который никогда не стремился к внешней свободе, есть внутренняя, даже какая-то анархия. По тому, как устроен язык, можно судить о народе, о степени его изобретательности». Интервью с Сашей Соколовым

«Школа для дураков. Между собакой и волком. Палисандрия. Эссе»

Купить книгу

  «Многие современные литераторы, начиная текст, имеют в виду какую-то историю. Для них главное — удивить читателя сюжетом, взять на испуг. Таков, не к ночи будет помянут, Мамлеев. А мне скучно его читать, потому что я сам могу придумать такие кладбищенские штучки — до фига. Нет, я не верю в это. Нужно находить слова — не свои, не первые попавшиеся, а какие-то другие. Находить и выстраивать их в каком-то специальном высокоэнергетическом порядке, а не просто — нате вам! Очень хорошо об этом — в эссе Вайля и Гениса «Смерть Ивана Петровича». Как много смелости, говорят они, нужно иметь, чтобы в наши дни, после всего сказанного в литературе, начать повествование фразой типа: «Иван Петрович встал со скрипучего стула и подошел к распахнутому окну». Позволительно спросить: а где же традиции авангарда, идеи постмодернизма? Зачем писать, как писали 100—200 лет назад, как Толстой? Сколько можно на полном серьезе мусолить внешние признаки бытия?». Интервью для журнала «Зеркало»

«Триптих»

Купить книгу

  «Очевидно, что Соколов — фигура уникального масштаба. Из живых русских прозаиков, сопоставимых с ним по влиятельности, он единственный не впал в самопародию, в риторику, в спекуляцию собственной репутацией (в той или иной форме все это произошло с Лимоновым, Мамлеевым, Сорокиным). Вместо этого Саша Соколов молчит, и молчание это ощущается многими читателями как важнейший факт русской культуры». Игорь Гулин, «Смертью изящных»

«Это не книга, но это событие большее, чем любая книга. Дело вот в чем. Все, кому дорога русская словесность, давно знали: после смерти Венедикта Ерофеева и Иосифа Бродского у нас осталось много писателей хороших и разных, но гений — только один. Его зовут Александр Всеволодович Соколов». Андрей Степанов

Из книги «Триптих»:

 «Рассуждение» / «Газибо» / «Филорнит»

О рабстве.

  «Дорога к рабству» — ключевое произведение Фридриха Августа фон Хайека, в котором великий ученый не только убедительно и справедливо критикует социалистическую идеологию и экономику, но и доказывает неотвратимость превращения социалистических правительств в тоталитарные диктатуры. Причины варварства и насилия тоталитарных режимов же, по Хайеку, следует искать в осуществлении государственного вмешательства в рыночную экономику, в перспективе ведущем к угнетению и подавлению принципов правового государства и личного права.

Купить книгу

  «Во времена, когда почти все политические движения, слывущие прогрессивными, призывают к дальнейшему наступлению на личную свободу, ее поборникам приходится составлять оппозицию. Таким образом, они оказываются в одном лагере с теми, кто обычно сопротивляется переменам. Но, хотя позиция, которую я попытался описать, зачастую именуется "консервативной", она кардинально отличается от той, которая традиционно подразумевается под этим термином. Эта омонимическая двусмысленность, объединяющая поборников свободы и настоящих консерваторов под одним знаменем — знаменем оппозиции действиям, которые равно угрожают их идеалам, — весьма опасна. Соответственно, важно четко отличать позицию, которую я опишу ниже, от той, которая долгое время — и возможно, более обоснованно — была известна под названием «консерватизм». Фридрих Хайек, «Почему я не консерватор»

Смерть прекрасного.

  «Анфан-террибль японской литературы, безусловный мировой классик, писатель, в своем творчестве нисходящий в адские бездны и возносящийся на ангельские высоты».

  «Миру присуща красота. Утверждая свое индивидуальное существование, герой Мисима утверждает уродство. Исчезая перед мимолетной красотой, человек дает ей существовать, но вечность, унижая и уничтожая мимолетное, бросает вызов человеческой индивидуальности, и, отвечая на вызов, индивидуальность утверждает самое несубстанциальное в себе — ибо все остальное принадлежит вечности.
Мы оказываемся внутри культуры, где попытка обретения личности в рамках индивидуального существования оканчивается катастрофой неизбежно и немедленно: «Я ощущал себя не таким, как все, и это чувство лишало мое существование символизма, возможности, подобно Цурукава, представлять собой аллегорию чего-то вне себя; жизнь моя утратила широту и сопричастность, я оказался обреченным на вечное, неизбывное одиночество. Как странно. Я не мог чувствовать себя солидарным ни с кем и ни с чем — даже с небытием». Татьяна Касаткина

«Золотой Храм», Юкио Мисима

Купить книгу

  «Страстный, мучительный роман “Золотой Храм” (1956) показывает еще одну — обманную — маску Вечности. Он основан на реальном факте: в 1950 году буддийский послушник сжег Кинкакудзи. Это событие, ошеломившее Японию, должно было иметь особый смысл для Юкио Мисимы, издавна завороженного не только темной красотой Смерти, но — еще томительней и сокровеннее — смертью Красоты. Гибель Золотого Храма, являвшего собой символ вечного и совершенно прекрасного, вписывалась в его художественную систему так точно и полно, как если бы он сам ее выдумал; соответственно, подлинность сюжетного основания не ограничивала пространства вымысла. И, соответственно, не имеет значения, похож ли герой Мисимы на реального поджигателя: сам поджигатель принадлежит миру Мисимы». Алена Злобина

  «Почти все герои Мисимы мучительно стремятся постичь загадку красоты, но подобные попытки чреваты трагическим исходом. Красота в произведениях Мисимы может быть во­площена в различных объектах, будь это старинный храм («Золотой храм»), прекрасный юноша («Запретные цвета»), море («Полуденный буксир») и т.д. Красота по Мисиме — это некая могущественная, темная, демоническая сила, существующая вне сферы морали и этики, способная при контакте с ней поработить и даже разрушить человеческую личность. Красота изначально «закрыта» для человека, поскольку обладает природой самодостаточной и антиперсоналистской; она лишь манит к себе человека, но не открывается ему полностью. Это объясняется тем, что красота вообще является трансцендентным миру явлением; она лишь представлена в этом мире некоторыми объектами прекрасного, но полностью реализована лишь за пределами тварного». Александр Чанцев, «Эстетический фашизм»

Logo? No.

  «No Logo» - это одновременно серьезное экономическое и культурологическое исследование, политический манифест, научная монография и увлекательное журналистское расследование, критикующее глобализацию, неолиберализм и современный экономический порядок, при котором мир, опутанный сетями глобальных брэндов, лишен возможности свободного выбора и не может полноценно развиваться. «No Logo» - это «евангелие антикорпоративного движения» ("The New York Times"), книга, которую называют новым «Капиталом». Наоми Кляйн раскрывает истинные причины основных конфликтов современности и объясняет, почему некоторые известные и уважаемые компании становятся объектами открытой ненависти миллионов людей, которые выходят на улицы, пытаясь изменить мировой порядок и сделать его более справедливым».

«No Logo. Люди против брэндов»

Купить книгу

  «В кратком изложении “NO LOGO” выглядит так. В конце 80-х теоретики менеджмента установили, что выгоднее производить не товары, а имиджи — в результате произошел сдвиг от производства к маркетингу. Основным профилем корпораций нового типа — вроде Nike и Microsoft — стал брендинг. Отличие брендинга от рекламы состоит в том, что в рекламе продвигается товар, а при брендировании — ничего конкретного: образ жизни (спортивный, богемный, бунтарский), произвольно, ассоциативно — усилиями маркетологов — связанный с маркой корпорации. Nike как бы продает не кроссовки, а спортивный образ жизни вообще.
  Корпорации вроде Nike избавляются от людей и средств производства, сливаются между собой, образуя монополии и уменьшая наши возможности выбора. Борьбу за рынок выигрывает тот, у кого меньше реальных владений и кто больше производит имиджей. У Nike и нет никаких кроссовок — фактически компании нового типа покупают чужие товары и вовлекают в орбиты своего брендинга. Производство уходит в третий мир — в результате люди на Западе теряют работы или устраиваются на мак-джобы — временные, непрестижные места. Небольшая группа людей получает сверхприбыли, средний класс на Западе истончается, страны третьего мира нищают, пропасть растет. Далее Кляйн показывает изнанку маркетинговой риторики глобальной деревни: чудовищные потогонные фабрики в третьем мире.
  Непрерывное производство имиджей требует все нового пространства для их размещения; бренды вторгаются в ранее свободные от них пространства — от школ до сортиров. Реальность поглощается брендами, замусоривается ими». Рецензия «Афиши»


  «Пространство оказывается захваченным. Все превращается в тотальную рекламную площадку. Среди ведущих брэнд-менеджеров существует твердая вера в то, что брэнд нуждается в постоянной и нарастающей рекламе для того, чтобы сохранить свои позиции. Однако у такого массированного промоушена существует и обратная сторона. Потребители, — иронизирует Кляйн,  — как тараканы: их моришь, а они приобретают иммунитет. (Мечта маркетолога — своего рода Raid).
  Реклама распространяется повсюду: на скамейках, билетах, в общественных туалетах, на космических станциях: До начала 70-х логотип присутствовал в одежде только на бирке за воротником. Маленькие эмблемы дизайнеров появлялись снаружи только на спортивных костюмах, которые носили посетители престижных клубов. В конце 70-х клубная одежда начала становиться более массовой. Лошадь Polo и крокодил Lacoste переползли на видные места спортивных рубашек. Эти логотипы служили той же социальной функции: они давали понять, сколько носящий такую рубашку готов заплатить за свою одежду. Постепенно логотип стал постоянным аксессуаром стиля». «Дивный заклейменный мир. В тисках идеологии брэнда по Наоми Кляйн»

Петр Вайль. 1949 - 2009

  «Больше всего он чурался всякого пафоса. В эпоху зачарованности идеологией и «большой литературой», рецидив чего мы наблюдаем в двухтысячные, он настаивал на ценности частного высказывания, на том, что язык важнее всего». Елена Фанайлова

  «Душевная чистота почти противопоставляется телесной. Высокая культура — культуре материальной. Это одна из краеугольных опор русского интеллигентского комплекса. Ведь и по сей день в образованной компании не очень-то принято говорить о мебели или еде, что-то сдвинулось лишь в самые последние годы. Большевистский демонстративный аскетизм лишь продолжил русскую традицию. Гляньте на фадеевскую «Молодую гвардию»: там кто чисто одет и часто моется — предатель и враг, безошибочно. Это крайность, конечно, но метастазы мощные. У меня как-то были в гостях с целью интервью молодые московские журналисты, исключительно одарённые люди, и материал у них вышел хороший. Но вот они сочли нужным долго рассуждать о том, что у меня, «писателя», обстановка квартиры «буржуазная». Какие-то нашли умные слова, обосновывая возможность такого сочетания. Господи, неужто надо что-то обосновывать? А им ведь немного за тридцать. Но и они считают, что раз писатель — живи в говне, в крайнем случае на жёрдочках». Интервью с Петром Вайлем

«Гений места»

Купить книгу

«Слово в пути»

Купить книгу

«Карта родины»

Купить книгу

Джаред Даймонд.

«Ружья, микробы и сталь»

Купить книгу

  «Попробуйте ответить на один очень простой вопрос: как вы думаете, почему в начале XVI века горстка испанцев во главе с Писарро умудрилась за считаные месяцы разрушить огромную империю инков и захватить тамошнего императора Атауальпу — а не наоборот: почему горстка инков не пересекла океан, не покорила Испанию и не взяла в плен испанского короля Карла I? Что скажете? Могла ли, в принципе, быть реализована эта гипотетическая альтернатива?
  Скорее всего, так или иначе ответы будут крутиться вокруг того, что инки были более примитивным народом по сравнению с испанцами; может быть, вы даже обратите внимание на подсказку — ну да, у испанцев были «ружья, микробы и сталь»; но, опять же, почему именно у них? Рано или поздно вам, скорее всего, придется высказать тезис о возможных различиях на уровне биологии, то есть, по сути, об изначальных природных способностях различных рас, о «лучших генах»; никуда не открутиться от этого.
  Так вот, в этой книжке дан ДРУГОЙ ответ — причем не декларативно-голословный («все-люди-равны»), а выведенный логически: вы сами сможете проследить за цепочкой и проверить звенья на прочность». Лев Данилкин

  «Джаред Даймонд – био-географ, антрополог и орнитолог – безусловный последователь Чарльза Дарвина в том, что касается естественного отбора. И отчасти последователь Карла Маркса — в том, что касается теории «базиса» и «надстройки», то есть возникновения общества и государства только при наличии необходимой материальной базы. Но тринадцать тысяч лет истории человечества Даймонд рассматривает под совершенно новым углом. Расисты всегда апеллировали к биологии и географии, чтобы доказать свои чудовищные идеи, а Джаред Даймонд при помощи тех же самых наук несокрушимо их опровергает». Евгения Риц

«Коллапс. Почему одни общества приходят к процветанию, а другие - к гибели»

Купить книгу

  «И все же читать «Коллапс» не только можно, но и нужно. Во-первых, солидная эрудиция автора, охват и проработка темы вызовут уважение и у самого закоренелого экологического скептика. Во-вторых, текст написан порой как заправский детектив, многие страницы которого побуждают к собственному увлекательному расследованию. Например, почему в мусорных кучах гренландских викингов практически нет рыбьих костей, несмотря на то что у их скандинавских сотоварищей рыбьи отбросы буквально хрустели под ногами? Что вынудило гренландских поселенцев променять вкусную форель на отвратительную тюленину? Даймонду эти ответы не важны — для него важен сам факт отсутствия в рационе гренландцев такого доступного источника белка, но ведь эта загадка интересна и сама по себе. И таких интригующих сюжетов в «Коллапсе» предостаточно. Да и что бы там ни говорили скептики от экологии, нам действительно нужно побольше заботиться о старушке-Земле, чтобы, подобно персонажам «Матрицы», не остаться наедине с виртуальной реальностью». Валерий Шлыков

  «Решающим может оказаться любой фактор — или их комбинация. Реконструируя модели, Даймонд не забывает и отвечать на самые простые вопросы: как так получилось? Что было в голове у того человека на острове Пасхи, который рубил последнюю пальму?
  И что такое в голове у жителей первого мира, которые не обращают внимания на геноцид в Руанде, потому что их это якобы не касается?
  Не следует, колотит кулаком по столу профессор, полагать, что существуют благополучные общества, застрахованные от коллапса. Мир маленький, и дело не только в пресловутой глобализации. Очень холодное лето 1816 года в Европе, зафиксированное как «лето без лета», было вызвано извержением вулкана в Индонезии». Лев Данилкин

Сэмюэл Б.

— Я устал... Пошли отсюда.
— Нельзя.
— Почему?
— Мы ждем Годо.
— Ты прав.

«В ожидании Годо. Пьесы»

Купить книгу

  «Искусство не бывает злободневным. Хотелось бы, но не выходит. Оно всегда создается по определенному поводу, о котором забывают потомки. Зато искусство бывает актуальным, то есть созвучным. Жизнь заставляет резонировать то произведение, которое ей подходит. Резонанс политики и искусства создает непредвиденный автором эффект. Сиюминутное рифмуется с вечным, вызывая дрожь. <...>
  Я не знаю другого автора, с которым было бы так трудно жить и от которого было бы так сложно избавиться. Раз войдя в твою жизнь, он в ней остается навсегда. Я уже перестал сопротивляться. Его маленький портрет приклеен к моему компьютеру, большой висит на кухне. Других красных углов у меня и нет. Дело не только в том, что я люблю его книги, мне нравится он сам, и я без устали пытаюсь понять, как он дошел до такой жизни и как сумел ее вынести». Александр Генис, «Беккет: поэтика невыносимого»

  «Любимому Беккетом Декарту принадлежит известная максима «Думаю, следовательно, существую». «Чтобы уловить сущность бытия, он [Беккет] стремился уловить сущность сознания, что бытует в человеке», — писал о нем один из его биографов. Писатель разбирал эту сущность до самого дна, до бесформенной первоосновы, до тотального экзистенциального кошмара и осознания полной нелепости человеческого существования. Но он говорил в то же время, что «редко бывает такое, чтобы ощущение нелепости не сопровождалось ощущением необходимости». Юлия Штутина, «Сумрачный век. Сто лет Сэмюэлю Беккету»


Сэмюэл Беккет в Лавке Языков